Хэнкок

И чего так было орать — подумаешь, ее за задницу ущипнули. Не кто-нибудь, Хэнкок же ущипнул! Не ценят, мудаки, всего, что я для них делаю…
Ну и черт с ней, с этой дурой. Ведь после вчерашнего у меня ужасно трещит голова…
Хотя почему «после вчерашнего»? Она трещала у меня и позавчера и позапозавчера и позапозапоза… Она трещит все восемьдесят лет, что я, Джон Хэнкок, живу, потому что я пью каждый день и каждый вечер из этих восьмидесяти лет.
Нет. Не так.
Она болит из тех восьми десятков лет моей жизни, что я помню. Потому что я не помню ничего, что было до того, как я очнулся в больнице и медсестра сломала об меня иглу, пытаясь сделать укол. Я даже не помню, как меня зовут на самом деле — свое нынешнее имя я придумал сам, использовав для этого упаковку от куриной лапши и собственную небогатую фантазию. Я придумал себе имя и стал пить. И теперь не расстаюсь с бутылкой ни во время походов в туалет, ни во время полетов на подвиги.
Подвиги… Еще один мой атрибут, вместе с бутылкой, амнезией и этой нелепой вязаной шапкой-пидоркой. Не знаю, как давно и не знаю, почему, но я — из этих, как их там, суперменов… Я могу летать в любые стороны и с любой скоростью и когда приземляюсь, на этом месте остается здоровая такая воронка. Я силен настолько, что могу забросить далеко в океан здоровенного кита, вынесенного штормом на берег. Меня невозможно ранить и, тем более, убить — пули и снаряды отскакивают от меня, словно я железный. Я практически неуязвим, если не считать вечной, привычной головной боли с похмелья и сушняка.
Наверное, я бы мог заниматься чем-нибудь более интересным — к примеру, захватить какое-нибудь государство типа Монако, стать там князем и пить не эту сивуху за 91,10, а марочный «Наполеон»… Но мне жаль этих хилых и гордых не по средствам мудаков, которые населяют Лос-Анджелес и поэтому я спасаю их.
Как могу.
Я же не виноват, что мое «как могу» — это семь миллионов долларов убытков, которые вынуждена выплачивать из казны округа администрация Шварценеггера… Они меня не очень-то любят, эти мудаки. Да я и не настаиваю…
Недавно я спас еще одного мудака — какого-то специалиста по PR, машину которого другие мудаки по своему головотяпству заблокировали прям на железнодорожных путях. Ну и что с того, что пришлось разбить вдребезги его машину и снять с путей целый состав? Зато все живы, все здоровы… Чего они так орут?! Голова же болит…
Забавный этот специалист — говорит, что мудаки могут меня полюбить. Говорит, «сядь в тюрьму, Хэнкок, отмотай там пару недель — и они сами придут к тебе на поклон». А еще он учит меня говорить «спасибо», «пожалуйста» и «молодцом» этим мудакам… Видали? Чтоб я, Хэнкок, говорил этим вечно недовольным, вечно орущим лохам «молодцом»!
А еще он совершенно не разрешает мне пить…

Вот вы как себе представляете супергероя? Мускулистый, в облегающем костюме, развивающемся плаще и обязательно с какой-нибудь эмблемистой плямбой на груди, да? Бэтмены-Супермеры-Человекипауки и прочие там Сорвиголовы так и выглядят. Точь-в-точь.
Хэнкок выглядит как летящий по воздуху бомжеватый алкаш, небритый, одетый как попало и прихлебывающий на лету какую-нибудь сивуху прям из горла. Что не мешает ему одним махом нагнать машину, набитую вооруженными бандитами, взять ее одной рукой, затащить повыше и вместе со всем содержимым нанизать на шпиль одной из лос-анджелесских башен. И это забавно.
И Уилл Смит в роли бомжесупермена забавен, как никто другой. Когда он одевает на пробу супергеройский костюм, выглядит он в нем примерно так же нелепо, как глиста во фраке. А вот в лохмотьях и вязаной шапочке, с бутылью в руке — самое то.
Вот, собственно, все забавное в этом фильме. Остальное, включая почти святого в своей доброте Джейсона Бэйтмана и красивую со всех ракурсов оскароносную Шарлиз Террон, выглядит не более чем приложением к Уиллу Смиту — так, как в «Я, легенда» выглядил приложением к нему полуразрушенный Бруклинский Мост. И, тем не менее, почему-то это совсем не обидно для зрителя…
Я не самый большой фанат комиксов, но лично мне — почти понравилось.
Забавно, по крайней мере.