Бобер The Beaver

Уолтэр Блэк привязывает себя галстуком к трубе, падает, встает, тащится на балкон, соскальзывает обратно, падает, замирает под летящим на него телевизором, удар, теряет сознание, засыпает.

Уолтэр Блэк похож на моего отца. Поэтому я ненавижу Джоди Фостер. Каждый раз, когда она появляется в кадре - я презираю ее. Мне кажется, что она переигрывает. Ставит себя то так, то эдак. Хочет показать, что она глубока, что ее зря не снимают, что они не поняли.

И вот она сняла сама. Себя. Развернула пружину. Харкнула, прищурилась. Смерила 20 миллионов бюджета. Ухмыльнулась и ринулась.

И все хохотали. Как все хохотали. Студии не поддержали ее. Засунули подальше, как инди-проект. Продюсеры очень смеялись. Про что, про что фильм? Про директора игрушечной фабрики, который носит на руке бобра? Ой, не могу, - хохотали они, надрывая мягкие животики, - расскажи мне это еще раз? умоляю! Умоляю!!!

Но вот она сделала моего отца. И вдруг стало тихо и страшно. Мэл Гибсон страшен в своем совершенстве. До последней нитки эта драная кудра выщипала фортуну за усы. Вывернула его, как Микеланджело гранитную дуру. И Гибсон стал моим отцом.

Сумасшедшим. Голубоглазым. Прекрасным. Гениальным.

И она уже тоже, вроде ничего. Вроде и к месту так надрывается. Сидишь, сидишь, да и иногда чуть-чуть заплачешь. Думаешь, а фильм то уже хегей. Ничего. Может случайно у нее получилось?

Смотришь по сторонам – все продюсеры сидят рядом. Тоже катают слезу, как фраеры. Всхлипывают. Конечно, как фильм отобрали в основную программу каннского, ржать и безумный перестанет. Ничего – успеете еще, закупите! Покрутите в своих Минесотах и Индианаполисах. В своих Беер-Шевах.

На пресс конференции ей задали вопрос: «Скажите, ваш герой справляется со своими стрессами с помощью куклы. А каково ваше средство?». Она задумалась, актриса, взглянула в сторону и говорит: - А я снимаю фильмы. Это для меня – лучшее лекарство.